Консул Содружества - Страница 99

Некоторые уверяют, что у молодых появляются седины, а у старых возможны микроинфаркты. Один тип наркозависимого вида в космопорту Анагравы однажды жаловался, что у него после прыжка перстень сжался и врос прямо в палец.

Может, что-то такое и случается иногда, но по моему личному опыту – чушь. Выход из подпространства – процедура безболезненная и безопасная.

Неприятности в другом: первые несколько минут после актуализации корабль находится в состоянии полной невесомости.

Если летишь комфортабельным пассажирским лайнером под присмотром блудливых стюардесс или если боевой корабль совершает степенный, плановый оперативный переход из одного сектора Пространства в другой – невесомость толком даже распробовать не удается. Для того и придуманы капсулы, в которые приличные люди обязательно залазят перед переходом, чтобы ни о какой невесомости не заботиться. И покидать капсулу следует только тогда, когда корабль при помощи двигателей и МУГ-конвертера восстановит баланс искусственной тяжести и естественного ускорения в районе нормы.

А вот если корабль гонялся за неприятелем, а потом сам подставился своре вражеских крейсеров, если гробы были единственным родом капсул, о которых заходил разговор. Летай по кают-компании и не обижайся, если кто-то с непривычки залепит тебе сапогом в ухо.

Вторая неприятность – сугубо психологическая. Самый сложный объект, который находится на космическом корабле, – человеческий мозг. Когда инвариантный полевой кокон входит обратно в Альбертову сетку и корабль вместе со всем содержимым разворачивается в привычные трехмерные объекты, человеческий мозг воссоздается с крошечным запаздыванием. Но этого запаздывания хватает, чтобы сознание отследило свое собственное разворачивание.

Вот тут-то как раз и проносится «вся жизнь». Или, точнее, самые бронебойные и душераздирающие ее фрагменты.

У разных людей это происходит по-разному. Кто-то орет, как новорожденный, которому перерезал пуповину неласковый доктор. Кто-то взахлеб плачет – вспомнил, как его в трехлетнем возрасте папа ремнем по заднице обидел. У кого-то радость: воскресла мимолетная влюбленность в соседку по парте и она, о чудо, кажется отвечает взаимностью, недаром же ручку просит и врет, что свою дома забыла…

Процент разводов с последующим новым браком у людей, часто летающих на кораблях межзвездного класса, выше, в несколько раз выше, чем у домоседов. Из-за этого и возникли две Знаменитые басни, оптимистическая и пессимистическая. Дескать, подпространство – ура! – повышает потенцию. И – о ужас! – вызывает сумасшествие.

А я после прыжка всегда веселею. Уж такими, видать, счастливыми были мои младенчество и детство.

– Есть! Мой палец! Еще один! Моя ладонь! Рука! Нога! – Я был в экстазе.

Вопил я в левом верхнем углу кают-компании, между заключенными в прозрачные эллипсоиды моделями «Юнгера» и флагмана Пятой эскадры крейсера-носителя «Конквест». В угол мое новорожденное тело занесло после того, как меня брыкнул Кизи Кен Аман, переживающий актуализацию в припадке мрачного буйняка. «Куда ты дел деньги, сука! Куда ты дел деньги, сука!» Вот у него детство, наверное, не сложилось.

– Я знаю буквы! Меня зовут Сережа! Я люблю коньяк и мороженое!

Воины Обновления не оправдали моих ожиданий. Я уже успел привыкнуть к их собранности и спокойствию. К их психической стабильности. В глубине души я уже признал, что их мудрость и особые навыки во многих случаях позволяют добиться большего, чем наши сверхпродвинутые технологии в сочетании с самонадеянностью и наивностью. Но прыжок их доконал. А может, в том было виновато магическое действо в секторе Грина.

Все они – и мужчины, и женщины – издавали замогильные клокочущие звуки, кувыркались и складывались-раскладывались, как химерические человекообразные креветки. Только Шбаланке в этой эпилепсии участия не принимал, а медленно дрейфовал под потолком в мою сторону, словно утопленник из Копей Даунинга. Похоже, его сознание по-прежнему находилось в сильно измененном состоянии.

В меня врезался Вальдо. Я заключил его в дружеские объятия быстрее, чем успел обдумать эту идею как следует. Ведь капитану аналитической разведки подобное панибратство со стороны капрала может показаться оскорбительным! Да-да!

– Мы их сделали! Эверт, у тебя вся рожа черная! Ты на черта похож!

Вальдо не обиделся. Ив свою очередь, сжал меня так, что захрустели мои бедные косточки. И тихо-тихо сообщил мне на ушко:

– Серж, я в тебе не ошибся. Вот тебе намек: ты никогда не спасся бы с Глокка, если б с тобой не было девочки. Остальное – домыслишь. Ты не такой дурак, каким иногда пытаешься казаться.

Судя по неуместной трезвости мыслей, Вальдо принадлежал к редчайшей породе людей, у которых все комплексы были переработаны и интегрированы в цельную картину мира. Ха, а я и впрямь не такой дурак!

Тут, быстрее, чем я ожидал, возникла нормальная тяжесть. Мы с Вальдо грохнулись на пол, как влюбленная парочка – в койку. Не размыкая объятий. И, только оказавшись на полу и обретя относительную ясность сознания, я заметил, что на потолке… на потолке – та-акое…

Прежде своей гладкостью и прозрачной голубизной потолок наводил на мысли о закрытом заведении для солдат, получивших психическую травму индекса F (Fatal) во время боевых действий в Пространстве. Теперь же на нем проявился кое-какой дизайн в духе немодного в последнее десятилетие ретростиля «этно».

На потолке красовался тот самый ритуальный знак, который во время встречи с кровернами напоминал мне лицо Шбаланке. С немыслимой, запредельной внятностью.